Натюрморт на ночном столике - Страница 11

Спасибо, конечно, но только сестрицын визит пришелся совсем некстати. Надо что-нибудь быстренько приготовить детям, и я едва успеваю сварить макароны. В доме все кувырком, кругом — беспорядок! Растерянно извиняясь, я привела сестру на кухню и полезла в холодильник в надежде отыскать там хоть каких-нибудь завалящих мидий, чтобы было чем облагородить макароны. Но ничего не нашла. Эллен между тем восторгалась нашим жилищем, добровольно вызвалась настрогать салат из одеревеневшей редиски, и скоро мое невыносимое напряжение стало спадать.

Пришли дети, и мы вчетвером уютно и по-дружески пообедали на кухне. Йост был в восторге, когда незнакомая тетя научила его в мгновение ока измельчать большими синими столовыми ножницами длинные спагетти. А я узнала, что сестра некоторое время назад овдовела, после чего стала страстной путешественницей и решила изменить свою жизнь. Потом я сварила кофе. Эллен торопилась, и я повезла ее обратно на площадь, откуда отходил автобус.

— Смотри, у меня тут с собой фотографии, — произнесла она, роясь в своей нелепой белой лакированной сумке, — сегодня можно совсем недорого сделать копию со снимка.

Я люблю старые фотографии, особенно пожелтевшие, с загнутыми, помятыми краями. Такие снимки можно найти в коробке из-под шоколадных конфет, что досталась в наследство от бабушки. Перед отъездом Эллен разложила на липком столе передо мной изображения наших родственников: мои дед и бабка с отцовской стороны в отпуске на горе Брокен, мой отец, босиком, в одних плавках, с лопатой в руке, стоит рядом со своей маленькой дочкой Эллен и ротвейлером. Мать Эллен в подвенечном платье. Какие-то давно почившие дядюшки и тетушки. Я, конечно, была заинтригована и благодарна, даже о жемчужине забыла и выслушала рассказ о каждом из этих людей, кто чем был интересен.

— Жаль, что сейчас редко делают семейные фотографии, — заметила я. — Оно и понятно, фотография-то больше не чудо, сегодня фотографируют все и чуть не каждый день. А вот когда нужно запечатлеть действительно важный момент, об этом забывают. Да и семьи такие нынче пошли, даже на праздники вместе не собираются. Вот и у нас, например, нет ни одного снимка, где бы мы с тобой вместе были с нашим папой.

— Упущенного уже не наверстаешь, — вздохнула Эллен сентиментально.

Я запротестовала: если можно сделать копию со снимка, то почему не фотомонтаж?

— Не так это просто, — отвечала сестра. — Кстати, почему бы тебе лучше не нарисовать все наше семейство вместе? Если тебе превосходно удается живопись на стекле, так, может, стоит попробовать: изобразить всех родственников, и живых и покойных, в саду?

Открыв рот, я уставилась на Эллен. Вот это идея! Так и вижу: четыре деда, четыре бабушки сидят в легких плетеных креслах, а вокруг стоят дяди и тети, моя мать, мать Эллен, наш отец, мой рано умерший брат Мальте, Райнхард и мои дети! Гениально!

Поздно вечером, когда измученный Райнхард ужинал, я рассказала ему об Эллен и, не спуская с него глаз, незаметно подсунула заклеенный конверт.

Райнхард проглотил остатки макарон, выслушал меня как-то даже благожелательно, предсказал дождь и наконец без малейшего любопытства открыл конверт. Жемчужина покатилась по столу.

— Что это? — произнес муж.

— Дай посмотреть! — отозвалась я с самым невинным видом и уставилась на драгоценность, будто видела ее впервые.

— Ничего себе! — присвистнул мой благоверный. — Парнишка пошел в атаку! А я-то наделся, что Лара его уже отшила.

— При чем тут Лара? — запротестовала я. — Посмотри внимательно, что на конверте написано. Этот подарок точно для тебя.

Муж прочитал надпись, повертел письмо во все стороны и объявил, что ничего не понимает.

И тут настал мой черед. Допрос был с пристрастием, разговор вышел не из приятных, дошло до крика. Райнхард, конечно, изо всех сил все отрицал, я обзывала его похотливым козлом, а он меня — безмозглой козой. В конце концов муж окончательно вышел из себя. «Господи, да что ж это такое!» — возопил он и швырнул жемчужину в мусорное ведро, откуда я ее позже выудила.

Да, кажется, он не врет, подумала я, слишком уж разбушевался, вряд ли притворяется. Наверное, все было так: Райнхард где-нибудь эту бусину потерял и какой-то честный малый ему ее вернул. Так?

Муж отверг и эту версию. Он, мол, не носит с собой повсюду в кармане жемчуг, словно сказочный принц, и тем более не разбрасывает его где попало. И вообще, до сих пор не было у него никаких жемчужин в жизни, разве только Гюльзун, уборщица в его офисе.

— Ты бы лучше рассказала еще о своей сестре. Вместо этого я должен выслушивать черт знает что, какие-то нелепые подозрения. Ты сестру сто лет не видела, почти ее не знаешь, так нет же! У тебя в голове одни розы, сердечки какие-то и жемчуга! Мне иногда кажется, что ты все это специально выдумала, чтобы меня доставать!

Тем не менее в ночь на понедельник он решил залечь в засаду и поймать незнакомца на месте преступления.

«Пусть мне даже придется торчать тут всю ночь!..» — его и без того высокий голос сорвался почти на визг. Ну, по крайней мере, он не держит меня за полную идиотку.

В итоге мы оба лежали в постели. Райнхард спал и храпел, я немножко поплакала и тоже уснула. И приснилась мне Эллен, которая в образе Царицы ночи сидит верхом на молодом месяце в одеянии, тяжелом от жемчуга, и невыносимо высоким пищащим голоском о чем-то меня предупреждает, предостерегает. Такой звук — я помню с детства — издают умирающие мыши.

Чтобы отвлечься, на другой день я занялась нашим семейным портретом. Писать его мне, конечно, придется долго. Моя мать лечила тогда свою скрученную радикулитом спину на курорте, и я написала ей, чтобы по возвращении домой она сразу же выслала мне две копии с фотографии моего покойного брата Мальте. Одну из них я задумала подарить Эллен, о чем маменьке, конечно, не стала докладывать.