Натюрморт на ночном столике - Страница 33

Если бы не свечка, не было бы во всей картине такого таинственного, интимного полуночного сумрака. На заднем плане все тонет во тьме, только вино золотисто поблескивает в бокале, только свеча мерцает, только яичный желток внутри скорлупы и светится на полотне. Красновато-коричневым оказался глазированный кувшин, такой же оттенок у деревянной доски, у свечки, у хлеба. Металл отливает серебром, язычок пламени — золотом. Цвета ясного дня — белый, синий, зеленый, красный — померкли ночью, до утра.

Маленькое такси везет нас в отель по загазованным улицам Искьи. Но даже сквозь дым я вижу: как же все-таки прекрасен юг! Какие краски! Эритрина, шиповник, бугенвиллеи и живые изгороди из белых роз. Мне мешали только немецкие туристы. Сюда что, съехались все шестидесятилетние немцы? И разгуливают тут в шортах, сандалиях, натянув носки до колен, с видеокамерами на пузе. Мои дети резвились в подогретом бассейне, а я распаковывала вещи. Как же здесь влажно! Пропитанная влагой мебель издает запах, напоминающий духоту фамильного склепа. Наконец и мы с Эллен улеглись у бассейна и стали смотреть за детьми. Не очень, должно быть, старички, вылезающие из своих норок после сиесты, обрадуются, что рядом с ними в бассейне как одержимый ныряет Йост и отчаянно плещется Лара. Кажется, если не считать моих отпрысков, я в этом отеле самая молодая.

Сестра подозвала гнусавого официанта, похожего на Ханса Мозера, и он засеменил к нам мелкими шажками. Эллен заказала два «каппучино» для нас обеих. «А вам чего?» — крикнула она детям. И нам удалось на время выманить их из воды стаканчиком мороженого. Пусть они лучше резвятся в море, решила я в тот момент.

Эллен сообщила мне по секрету, что рано утром в бассейне включают гидромассаж. И она собиралась еще до завтрака подставить спину и затылок веселым целебным струям.

После ужина Лара позвонила домой, она обещала отцу. Трубку никто не брал. О, я бы могла назвать сотню причин тому, о самых страшных из них лучше умолчу.

После трехчасового водяного сражения дети рухнули как подкошенные и тут же уснули. Мы сидели вдвоем за бокалом вина.

Метрдотель поцеловал руку Эллен и мне и на беглом немецком спросил, чего мы желаем. Два отдельных номера, как можно скорее, потребовала сестра, мы ведь, в конце концов, не муж и жена! Скоро все будет, заверил он нас и добавил высокопарную, но весьма таинственную фразу: «Спокойствие, дамы, спокойствие и терпение. А главное — доверие!»

— Ой, смотри, — зашептала вдруг сестра, — графиня! Она приезжает сюда из Рима каждый год, купается в огромных темных очках и шапочке а-ля Грета Гарбо, а на прогулке цитирует «Цветы зла»!

Я увидела высокую, сухопарую даму лет семидесяти, в серебряных сандалиях со шнуровкой и в каком-то фиолетовом одеянии. На глазах у изумленной публики она, кажется, занималась йогой: гнулась и крутилась во все стороны.

Она заметила мою сестру, приблизилась, сохраняя свою аристократическую осанку, и поздоровалась с Эллен, сдержанно радуясь новой встрече. Вблизи я заметила, что графиня уже не один раз сделала подтяжку, пытаясь избавиться от морщин.

— Мы с ней в прошлом году чуть не повздорили, — трещала Эллен, — представляешь, положили глаз на одного и того же парнишку…

Ну и дела! Да, теперь вижу: Эллен к ужину надела платье с декольте, а я по-прежнему сижу в своем любимом мешке. Ну сестрица дает! Она откинула назад еще влажные седые волосы, посмотрела мне в глаза, заметила мое изумление и с удовольствием прокомментировала:

— Это был массажист.

Все, решено: каждый вечер буду надевать мое черное с розами платье.

На другое утро мы заказали завтрак на террасу и долго не могли снять полиэтиленовую пленочку с кусочков сыра: было ужасно влажно, и она приклеилась намертво. Да, мне бы, конечно, больше понравились свежие помидоры с моцареллой, а не эти резиновые ломтики, уступка итальянской кухни немецкому желудку. Но зато с террасы открывался потрясающий вид на море, порт и маяк.

Наконец пешком по оживленным улицам мы отправились в Порто. Эллен хотелось показать нам свой отпускной рай во всей красе. Ей удалось завлечь детей в монастырь Кастелло Арагонезе, им стало интересно. К счастью, туда можно подняться на лифте. В пустой капелле, такой простой, белой и оттого очень благородной, сестра и Лара спели пару фраз и прислушались к эху. А потом мы спустились на знаменитое подземное кладбище, главную местную достопримечательность, которой все восторгались. Там монахини находили свой последний приют, на каменном стуле с отверстием посередине.

«На туалет похоже», — заметил Йост.

Представляю себе: мертвые тела истлевали и беспомощно сползали со своих сидений вниз. А рядом с ними живые сестры творили свои молитвы, ни на минуту не забывая о бренности всего живого и о собственной смерти. Моим отпрыскам, охочим до всяких сенсаций и страшилок, стало жутковато.

Между тем моя бездетная сестра Эллен вела нас дальше, в туристический магазин, где продавались всякие очки для ныряния, ласты и сачки. Она исполняла все наши желания.

— Теперь надо позвонить папе, — настаивала Лара, — а то я забуду, что хотела ему рассказать!

Мы заглянули в Понте, перекусили fritto misto с салатом и на такси вернулись домой. Начиналась сиеста, а это, как заметила Эллен, у них святое.

Как только мы вошли в гостиницу, Лара кинулась звонить отцу, и домой и в бюро. Нигде никого. Даже автоответчик выключен. Что бы это значило? Я прилегла на кровать, застеленную свежим прохладным бельем, но не сомкнула глаз. Эллен уже через три минуты храпела, а у меня из головы не шел Райнхард.