Натюрморт на ночном столике - Страница 38

Мало-помалу мне стало казаться, что Рюдигер тоже каменный. Я набралась смелости и спросила:

— Ты женат?

Слегка помедлив, он отвечал:

— В отличие от тебя, я вот уже десять лет как разведен.

— Почему?

— Не сложилось, не подошли мы друг другу. Слишком молоды были, когда женились.

Желая утешить, я взяла его левую руку. Должен же кто-то из нас сделать первый шаг! Ему, похоже, это даже понравилось, но в то же время свободной правой рукой он продолжал листать мой путеводитель, пытаясь выяснить, во сколько открывается археологический музей.

Да что ж такое? Что я делаю не так?

Зашли в музей, потом купили сумочку, съели по тарелочке антипасти и поехали домой. Между тем мы с Эллен давно уже жили в разных номерах. Слегка упав духом, я в одиночестве отправилась к себе передохнуть.

Через пять минут стук в дверь. Эллен стоит на пороге и смотрит на меня, сгорая от любопытства.

— Ничего, — отрезала я.

— Может, он голубой? — предположила сестра. Я помотала головой.

— Тогда почему он свой отпуск проводит с нами? — одновременно воскликнули мы.

— Я думаю, он тоскует о какой-нибудь женщине, — решила Эллен, — все не может ее забыть, никак с ней внутренне не порвет, не расстанется.

Да, может быть. Видно, вариант безнадежный, не насиловать же мне его. Кроме того, нет худа без добра: пока он рядом, ко мне не лезут настырные итальянские мужики-попугаи.

Как же все-таки несправедливо устроен мир! Почему моему мужу везет со всякими секретаршами, почему ему так легко с разными дурочками? А я-то, бедная, почему с мужиками так мучаюсь?

После обеда мы снова все вместе сидели на пляже. Я указала Рюдигеру на красивую парочку и заметила:

— Прямо завидно, честное слово! Правда?

Мой каменный кавалер согласно кивнул и задумчиво, почти мечтательно произнес:

— Еще дети почти.

Вот оно что! Значит, я слишком стара? Но ведь ему самому, между прочим, уже не двадцать!

Новая попытка. Не мог бы он помазать мне спину кремом для загара? «Охотно», — согласился Рюдигер. Он и правда делал это безо всякой неловкости, даже с радостью, точно так же, как сделала бы моя сестра Эллен. Но я-то знаю, что можно растирать крем по спине по-другому!

Лара, оставшись со мной вдвоем, тактично спросила:

— Тебе Рюдигер нравится больше, чем папа, да? Я рассмеялась немного деланно, натужно:

— Солнце мое, ну что за чушь! Через пару дней мы будем дома, и никогда никакого Рюдигера больше не увидим! — Я испытующе взглянула на своего ребенка. — Может быть, тебе он нравится больше, чем твой папа?

— Нет, — Лара покачала головой, — он мальчиков любит гораздо больше, чем девочек.

Хорошенькое дело… После слов Лары я стала следить орлиным взглядом, как наш математик играет с детьми. Почему мне ни разу не пришло в голову, что этот человек привязался к моему сыну больше, чем к кому-либо из нас, что он отдает Йосту явное предпочтение?

— Эллен, — в смятении толкнула я сестру, — Эллен, посмотри на детей и скажи, не сошла ли я с ума?

Рюдигер держал в руках ногу Йоста и осматривал его рану, уже совсем зажившую. Осторожно, бережно гладил он загорелую ножку моего сына и смотрел на мальчишку с такой нежностью, что тот засмущался и вырвался.

— Все ясно, — прокомментировала моя сестра, — что делать будем?

— Я отравлю его протухшими мидиями! — кипела я, взрываясь от негодования.

Открыв рот, мы наблюдали, как Рюдигер метрах в двадцати от нас листает итальянскую газету, а дети осаждают мороженщика. Откуда у них деньги? Я точно не давала!

— Вообще-то не надо сразу обдавать его холодом, — решила Эллен, — он, кажется, довольно безобиден. Кроме того, он ни разу не оставался с детьми совсем один. А на пляже полно людей, итальянки со своих сыновей глаз не спускают. Голову даю на отсечение, ничего он нашему Йосту дурного не сделал и не сделает!

— Откуда ты знаешь? — засомневалась я.

Но, видимо, сестра была права. Я залюбовалась очаровательной парочкой, Пентман весь светился, глядя на моего хорошенького сына, а в глазах его читалась печаль: нельзя, табу, запрещено, не смей!

Последние дни мы провели в мире и согласии. Рюдигер почуял, что я его раскусила, и однажды у меня вырвалось едкое замечание:

— Ты сидишь за нашем столом не из-за моих прекрасных глаз, Эллен тоже тебе сердце не разбила, Лара и того меньше. Кто остается?

Удивительно, он стерпел мою пощечину, не стал спорить, не стал ничего объяснять. Позже он сказал мне:

— Аннароза, мы оба с тобой несчастны, потому что нам обоим приходится от чего-то отказываться, нам обоим что-то запрещено. Но ты, несомненно, свое счастье найдешь быстрее меня, я же обречен до конца дней моих бороться с самим собой.

Он выглядел очень грустным.

Внешне мы производили впечатление благополучной семьи, и сами едва в это не поверили, особенно когда в наш последний день все вместе праздновали с жителями Понте именины их святого покровителя Джованни Джузеппе. Замечательная была процессия, и на суше, и на воде, а вечером устроили еще и салют. Я все думала, что скажет мой муж, если я расскажу ему, как свела знакомство с платоническим педофилом. С тех пор, как выяснилось, кто из нас кто, мы с Рюдигером ладили все лучше.

В последний вечер мы с Эллен пошли погулять, попрощаться с островом. Она с любопытством спросила:

— Слушай, я тебя узнала гораздо лучше, но кое-чего я все-таки совсем не понимаю. Ты рассказывала, что до замужества у тебя было много романов, ты со многими парнями спала. Почему ж ты теперь в отпуске так мучаешься и ничего у тебя не получается?