Натюрморт на ночном столике - Страница 21

— Женщины вообще выносливей и сговорчивей, — стояла на своем маменька, — но я не призываю тебя стать тенью твоего мужа! Рецепт моего брака был — уступай!

Господи, тоска-то какая!

Наверное, не лучшее я выбрала время, чтобы поведать матери о своем художественном проекте. Поначалу она пришла в восторг:

— Какая идея! Молодец! Как здорово придумала! Папа, я, Мальте, ты с Райнхардом и ваших двое сладких — какой получится замечательный портрет! Ты уже начала рисовать?

Я тоже загорелась и стала ей показывать изображение Мальте под стеклом, наброски, эскизы.

— Которая здесь я? — Мамуля нацепила на нос очки и с увлечением разгадывала мои картинки, как ребусы.

— Ты справа рядом с папой, — пояснила я и только тут вспомнила, что слева от моего родителя стоит мать Эллен, предшественница моей. Мать изумилась, и мне пришлось выкладывать все начистоту о том, как ко мне приезжала сестра.

Мамочка страшно разволновалась:

— Аннароза, ты невыносима! И что, эта… эта… Она тебя расспрашивала о семье, да? И ты ей, конечно, все рассказала?! Да как же ты не понимаешь, от нее же ничего хорошего ждать нельзя!

— Мама, ты что? Эллен добрый человек. Кроме того, она моя сестра, она жива, глупо было бы не общаться!..

— Сводная сестра! — гневно выпалила мать.

— Ну и ладно! Да, раз уж мы заговорили о семье: у Эллен несколько иные сведения по поводу моего брата Мальте. Может, наконец, я могу узнать, что же на самом деле произошло: несчастный случай или внезапная детская смерть?

— Несчастный случай, Господи! Несчастный случай!

— Что, что за случай, мам? Почему ты вечно от меня что-то скрываешь? Что ты молчишь?

И тут у матери окончательно сдали нервы. Она надрывно разрыдалась, мне даже жалко ее стало. Лучше бы я ради нее разбила свой стеклянный портрет, чтобы о брате ей не напоминать больше никогда, рыдала она. Почему надо всегда все выспрашивать, зачем лезть в душу? Но вдруг она наконец стала рассказывать, и ее уже было не остановить.

— За год до твоего рождения, в пасхальный понедельник, папа повез меня по магазинам, у меня, как ты знаешь, к сожалению, так до сих пор и нет водительских прав. Мы хотели запастись перед праздниками. Я с Мальте сидела сзади, держа его на коленях. Удобных детских креслиц для автомобилей тогда еще не делали, и пристегиваться было не обязательно. На обратном пути отец обнаружил, что забыл в бюро ключ от сейфа, и мы поехали на склад. Домой приехали позже, чем планировали, и у меня в голове вертелось только одно: скорей убрать мясо, рыбу и овощи из душной машины в холодильник, солнце припекало ужасно. Обычно отец нес тяжелые сумки, а я твоего брата. Но в тот раз я побежала с пакетами в дом, а Мальте оставила сидеть в машине. Папа загонял машину в гараж. Пока я шла к двери с покупками, он стал заезжать задом в ворота. Мальте выбрался на улицу, а мы не заметили, и отец его переехал, задавил моего мальчика, своего единственного сына.

Вот оно что! Господи! Наконец-то я все узнала! Ужас какой!

Слезы моей матери постепенно иссякли, и она продолжала говорить, ровно, без единой запинки, так что слова вставить было нельзя:

— Никогда не забуду: твой отец, белый как покойник, поднимается в гостиную и кладет нашего мальчика на софу, мертвого уже. Потом он стал упрекать меня, что я не закрыла заднюю дверь и малыш выкарабкался наружу. Я в свою очередь обвиняла его, но что толку было спорить, сына было уже не вернуть. Знаешь, Аннароза, думаю, нет ничего страшнее для родителей, чем потерять единственного сына…

— Ну, страшнее, видимо, может быть только последующее рождение дочери, — с горечью произнесла я.

На другой день мама уехала, не сказав на прощание ни слова. Жаль мне было вот так ее отпускать, но зато моя собственная беда осталась при мне, незачем матери всего знать. А наша с мужем история набирала обороты.

Райнхард счел мое поведение неуместным и некорректным: во-первых, не следовало хвастаться перед мамой моим стеклом, во-вторых, рассказывать про Эллен, в-третьих, добивать ее расспросами о Мальте.

— До чего ж ты все-таки бестактная! Зачем бередить старые раны, зачем терзать старую, одинокую женщину? Кому от этого хорошо? Она и так не самая счастливая из…

Я не считала, что моя мать настолько стара, чтобы забыть, что с ней в жизни происходило. Вспоминать иногда полезно! Мы с мужем опять отчаянно поспорили. Любой нормальный зять вздыхает с облегчением, когда любимая теща убирается восвояси, но только не Райнхард! Они с маменькой спелись и вдвоем ополчились на меня одну.

Ну и, конечно, о чем бы мы с мужем ни спорили, разговор теперь неизменно заканчивался на Имке. И все началось сначала: я свихнулась от ревности, да он даже матери моей письма ее читал, неужели это не доказательство его невиновности?! Он чист передо мной как ребенок, а я просто не могу пережить, что его, такого неоцененного, боготворит молоденькая смазливая дурочка! Ну да, дурочка, ну так что ж с того?!

— Будь ты звездой Голливуда, тогда я понимаю — в них все юные дурехи по уши влюбляются. Но ты же самый обыкновенный, самый средний мужик, женатый, с детьми! Банальней и не придумаешь! А Имке себе принца своего выдумала, понимаешь? Приснился он ей, ты-то тут при чем? У нее никого нет, вот она и размечталась о большой любви. Я тебя давно уже не ревную, мне девчонку жалко…

— Да, да, да! Смешно, — отозвался муж.

Тогда я попыталась поговорить снова с Имке, чтобы она перестала мечтать. Но та не сомневалась, что они с Райнхардом предназначены друг для друга.

— Ваш муж изменил всю мою жизнь. До него я не жила, плутала во тьме, — произнесла она серьезно, — а он пришел, и я поняла — это настоящая любовь. Мы спасаем друг друга от тяжких страданий.